Книга Лето бабочек  - Хэрриет Эванс

…Кстати, я думаю, она сумасшедшая. Квартира наверху пуста, и она клянется, что жильцы еще не уехали, что все это обман. Она сует записки под дверь. Она не в себе с тех пор, как родилась Нина. Да, мы назвали ее Ниной. Бог знает почему. Какое-то похмелье прошлой жизни. Сейчас я жалею об этом, но не могу объяснить ей почему.

Я спустилась с берега на зеленую, мшистую, скользкую грязь – тогда я не была такой скрюченной, как сейчас, и у меня была трость с новым наконечником, которую я купила в Фалмуте, и у нее была чертовски хорошая хватка.

Квартира наверху пуста. Я ткнула веткой в письмо, и что-то как будто упало мне на голову, как яблоко на Ньютона, и я все придумала.

Мы можем искупить свою вину, если действительно захотим. Мы можем все изменить. Но мы должны искренне хотеть помогать другим. Мы все время так делаем, здесь, в деревне, не так ли? Часы, которые я провела, помогая бабочкам, подрезая плющ, пропалывая медосос, сажая викторию и буддлею. Сколько раз я переносила гнездо с яйцами скворцов подальше от кошки на высокую живую изгородь, уносила усталого шмеля с дороги и поливала его сахарной водой, сколько часов проводила с Туги, когда он был стар, слаб и страдал недержанием, – я делала все это, не ожидая награды.

Легко помогать животным, труднее помогать людям. Люди грязные и сложные, и они не поблагодарят вас в ответ. Но потом я поняла, что могу помочь, что я могу быть матерью, которой должна была быть, что я могу поднять это птичье гнездо, уберечь его от опасности – но я знала, что это можно сделать, только если они не будут знать.

Другое осознание, которое пришло ко мне на берегу, было такое: я могу оставить Кипсейк. Я могу оставить его разваливаться и возвращаться к земле. Я знала условия Указа. Знала, что, если она не появится здесь до своего двадцать шестого дня рождения, у Нины не будет никаких обязательств перед домом. Дом прогнил. Я знала. Я отдала ему свою жизнь, я потеряла все, я потеряла способность любить, заботиться, видеть вещи такими, какими они есть на самом деле. Я не хотела, чтобы моя внучка выросла такой. Я хотела, чтобы она знала, что ее любят. И, наконец, я гнила здесь большую часть своих семидесяти семи лет. Я хотела вернуться в Лондон. Я хотела приключений.

Дорогой мистер Рутледж, спасибо, что дочитали до этого места. Еще раз спасибо за все. Вы, наверное, подумали, что я сошла с ума, уговорив вас помочь мне с покупкой квартиры на верхнем этаже, но вы никогда не спрашивали меня и не говорили, что это непрактично. Спасибо, что помогли мне стать ее владелицей.

Я переехала в мае, и к концу этого первого, волшебного лета, я думаю, миссис Полл несколько раз спасала Дилайлу. Не какими-то особенными подарками, а потому, что я знаю, когда у меня появился мой собственный ребенок, тьма, накрывшая меня, долго не рассеивалась, у меня были няня и деньги, и это все равно было ужасно. Я нашла ее, когда у нее была уже вторая передозировка. Я осталась с ней в больнице, держа худую костлявую руку Дилайлы в своей, наблюдая, как она пытается улыбнуться, пока я трясла и смешила ее дочь. Я варила ей суп, заставляла выходить из дома, подкладывала монетки в кошелек, когда она не видела, – время от времени. Я заставляла ее писать, я донимала ее родителей письмами и звонками, чтобы они интересовались ее делами. Я присматривала за Ниной, следила, чтобы у нее было достаточно еды. Днем я водила ее гулять, расстилая изъеденное молью одеяло, которое привезла из Кипсейка, на траве маленького парка за церковью Святой Марии, смотрела, как она радуется, что может сидеть, темные кудри обрамляли ее идеально круглую головку. Просто смотрела на нее, улыбалась ее блестящей, липкой улыбке, и это делало меня счастливее, такой счастливой я не помнила себя уже много десятилетий.

Труднее всего было не дать Дилайле понять, как много я делаю для них. Думаю, я правильно все делала. Только однажды она сказала, когда я купила ей сумку с одеждой в благотворительном магазине: «Это уже слишком, я думаю, нам с Ниной нужно немного побыть наедине».

О, я отступила, я убежала. Я не беспокоила их две недели. Я увиделась со своими приятелями в церкви (я предупредила их, что не до конца религиозна) и со своей новой подругой Роуз, с которой я время от времени пила чай и проводила время, гуляя по городу, посещая старые места, куда мы любили ходить с Эл, на фильм или на выставку. А неделю спустя, когда я сидела там, читая и размышляя, что делать дальше, я услышала ее шаги на лестнице и робкий стук. И когда я открыла дверь, Нина вскрикнула от восторга, увидев меня, и, вырвавшись из объятий матери, бросилась в мои, прижимаясь ко мне своим крепким маленьким телом.

Это был самый счастливый момент в моей жизни.

Дилайла сказала, что пришла извиниться, но я и слышать об этом не хотела.

– Ох, я должна перестать так беспокоиться обо всем, – сказала она, смеясь и безвольно убирая свои непослушные волосы с лица в своей милой, суетливой манере. – Просто вы так много для нас делаете, миссис Полл, дорогая, и я иногда чувствую себя паршиво.

Поэтому я сказала ей правду. Я сказала:

– Я была очень одинока. – Я остановила на ней взгляд. Я понимала, что я пыталась ей сказать. – Временами мне было очень грустно. У меня никого нет, кроме вас двоих. Это вы делаете мне одолжение, понимаешь? Это помогает мне настолько, насколько это помогает тебе, дорогая.